Хоум Кредит энд Финанс Банк: отзыв сотрудника

Я проработала в банке «Хоум кредит» девять с половиной месяцев. По сути, не так уж и много — но достаточно, чтобы кое-что понять.

Самое главное впечатление о банке — то, что будет первым делом вспоминаться годы спустя — это тёплая, прямо-таки домашняя атмосфера. Мы были не просто коллегами, а друзьями. В течение рабочего дня весело болтали на самые разные темы, шутили и смеялись. Регулярно выбирались куда-нибудь вместе: в кино, в Панда-парк, в кафе, в бар. До сих пор вспоминаю эти встречи с лёгкой ностальгией. Я постоянно восхищалась этими людьми и думала, как же мне повезло с коллегами (но не со всеми, как выяснилось позже).

«Работа — это наш второй дом!» — с теплотой и гордостью говорили сотрудники. Даже была такая традиция: ходить на работе в домашних тапочках. И не в каких попало, а в фирменных, с логотипом «Хоума». Добро пожаловать в нашу большую и дружную семью!

Но зачем торопиться в свой первый дом, если есть такой чудесный второй, так ведь? Вовремя уходить с работы было не только не принято, но даже считалось дурным тоном. В этом никто не признавался — но на того, кто нарушал это негласное правило, смотрели косо. И за это даже оправдывались, чуть ли не извинялись. «Я сейчас убегаю, потому что надо ребёнка отвести к врачу», «Сегодня должна уйти вовремя — срочные дела» — подобные фразы я слышала частенько. «Ваня третий день подряд уходит вовремя — что это с ним? Влюбился, что ли?»

В 18:15, когда рабочий день заканчивался, все сидели, как ни в чём не бывало. И каждый раз мне было слегка не по себе: а точно ли день закончился? Или вдруг я что-то перепутала? Уходя вовремя, я не оправдывалась, но всё же чувствовала себя так, как будто делаю что-то предосудительное. Иногда, если никуда не спешила, то сидела на работе лишние полчасика чисто ради приличия. Меня всегда удивляло: неужели ни у кого из них не бывает планов на вечер? Неужели их жизнь настолько пуста, что спешить им не к кому и не к чему? Ведь у многих были отношения, а у некоторых даже дети. Меня дома никто не ждал, но я обычно уходила вовремя или почти вовремя. Потому что просто не понимала: зачем так засиживаться на работе, если можно этого не делать?

Но вот наступала убийственная неделя перед дедлайном. Это тяжкое время повторялось каждый месяц, и я заранее знала, что на эти вечера планировать ничего нельзя. Мы дружно засиживались всем отделом до 11−12 вечера, пока рабочая программа не отрубалась на ночь и нас не начинала выгонять охрана. За одну эту неделю я, бывало, перерабатывала целых 20 лишних часов, а то и больше. Каждый раз это было тяжким испытанием, но мне это даже немного нравилось: я чувствовала азарт. Сотрудница была недовольна тем, что я делаю большую часть работы в последний момент — хотя в итоге мы всегда успевали, и я это знала. Я действительно могла бы работать более равномерно, но специально не делала так: мне нравилась сама эта экстремальная ситуация. Адреналин зашкаливал, как во время какой-нибудь гонки на выживание.

Следующие 1−2 недели после дедлайна я переводила дух, работала не спеша и уходила вовремя.

Так прошло полгода. Я не была идеальным работником, но в целом начальник был мною более-менее доволен. И меня всё в общем устраивало. Конечно, убийственная неделя напрягала меня, и временами я даже думала начать потихоньку искать новую работу. Но это оставалось лишь на уровне рассуждений, и торопиться с поиском я точно не собиралась, потому что плюсы работы в «Хоуме» перевешивали: неплохая зарплата, замечательный коллектив, интересные задачи, к тому же ещё и рядом с домом, всего в 10 минутах ходьбы! Ну, а аврал раз в месяц можно и потерпеть, тем более что я даже находила в этом экстриме какое-то извращённое удовольствие.

Так могло бы продолжаться долго, но всё начало идти под откос, как только уволился мой начальник [К.] Он был самым лучшим руководителем: всегда был готов помочь и относился с пониманием к простым человеческим слабостям. Как и я, он не любил зацикливаться на мелочах и не придирался к мелким нарушениям дисциплины, а смотрел на них философски. Но его, увы, переманили конкуренты. А может, он сам даже не думал уходить, но его просто-напросто тоже выжили начальницы-фурии, о которых сейчас расскажу.

Одна из них (назовём её Лизой) ушла в декрет через пару месяцев после того, как я устроилась в банк. Провожали её торжественно: с почестями, подарками и стихами, которые специально для неё писала я. Я периодически сочиняла сотрудникам поздравления по разным поводам — им нравилось, мне тоже.

Из декрета Лиза вернулась подозрительно быстро — кажется, уже месяца через 4. Мы рисовали к её приходу огромный плакат с нашими фотографиями и крупными надписями: «С возвращением в наш Хоум! Мы тебя ждали!» Эти буквы поручили рисовать именно мне, и в этот момент я думала: искренняя ли это радость или лицемерие? Как раз тогда я поймала себя на мысли, что лично я восторга от её прихода не испытываю. Возможно, я мыслю старомодно, но всё же считаю, что бросать грудного ребёнка и мчаться очертя голову на работу в ущерб материнству — это не очень хорошо. Ведь не зря же стандартный декретный отпуск длится, как минимум, год. Лиза говорила, что вернулась так рано из-за нехватки денег. Но было не похоже, что она бедствовала и сильно нуждалась — думаю, дело было просто в жадности и нездоровом карьеризме. Впрочем, я могу ошибаться, так что не буду её осуждать — вдруг я чего-то не знаю и у неё действительно не было выбора?

На время Лизиного декрета на её место взяли [Н.] Собеседовали её дружно, всем отделом, и вначале она мне очень даже понравилась. Она, по сути, действительно неплохой человек, но, как оказалось, слишком легко поддаётся влиянию руководства.

После ухода [К.] наш отдел присоединили к соседнему, и теперь моим непосредственным руководителем стала [Н.] а над ней — Лиза. Вероятно, [Н.] которую изначально брали как замену на время декрета, очень боялась потерять это тёплое место и держалась за него всеми руками и зубами. Её оставили вместе с Лизой, и она превратилась прямо-таки в её тень: жадно ловила каждое её слово, всегда поддакивала, смотрела на неё с благоговением и раболепным восхищением, как на царицу. Благодаря такой преданной союзнице Лиза отлично вжилась в роль диктатора и вошла во вкус…

Я не стала работать хуже — просто Лизу не устраивало то, что [К.] считал нормальным. Сильно напрягалась я только в последнюю неделю перед дедлайном, а всё остальное время работала в спокойном, размеренном темпе и не видела смысла лезть из кожи вон. Со своим минимумом задач я справлялась, и оклад меня вполне устраивал. Да, я могла бы получать премию побольше, но разница в деньгах была не такой уж и значительной — свободное время и душевное равновесие были для меня определённо важнее. Я знала, что сотрудники постоянно работают сверхурочно, но брать пример с них не собиралась, тем более что мне этого никто и не предлагал.

Вскоре после ухода [К.] прозвучал первый тревожный звоночек. Лиза и [Н.] намекнули, что у меня объём задач меньше, чем у других, и спросили, почему. Я не растерялась и ответила, что дело в том, что я пришла позже всех. После этого разговора я слегка насторожилась, но принципиально по-другому вести себя не стала. Я по-прежнему делала все задачи, которые мне давали, но, конечно, не начала бить себя в грудь кулаком и исступлённо вопить: «Больше, больше, задач! У меня ещё не слишком много работы! У меня есть целые свободные выходные, их надо срочно чем-то занять!» А ждали от меня, видимо, этого. Ведь у меня одной до сих пор не было удалённого доступа, чтобы доделывать задачи из дома в нерабочее время. И Лиза не могла с этим смириться — началась холодная война.

Если [К.] без вопросов отпускал меня на полчаса пораньше к врачу, то теперь об этом нельзя было даже заикнуться. Все мои промахи, даже пустяковые, подчёркивались и потом много раз припоминались. Так, например, меня заставляли писать объяснительную, если я опаздывала всего на 2 минуты! У меня это вызывало лишь недоумение. Я думала, что таким образом они просто самоутверждаются и упиваются властью — но они целенаправленно собирали на меня компромат, чтобы использовать его как оружие для запугивания и устыжения. Но я продолжала игнорировать намёки на работу в выходные — я принципиально против этого, даже если бы за это платили. Здесь же об оплате не шло речи — это считалось абсолютно естественным и само собой разумеющимся, почти настолько же, как здороваться при встрече.

Когда фурии поняли, что намёки не помогают, они перешли к более решительным действиям. Однажды в выходной мне вдруг позвонила [Н.] и предложила выйти поработать прямо сейчас — я, естественно, отказалась, тем более что собиралась на День рождения к другу. Меня потом за это стыдили так, как будто я их всех предала. Они уже не церемонились и не особо выбирали выражения.

Лиза делала мне выговор, а её верная тень [Н.] сидела рядом и кивала после каждой её фразы.

- Все работают в выходные, а ты нет. Почему это, спрашивается? Ты что, особенная?

Я лишь пожимала плечами. Когда говорят, что чёрное — это белое, то поневоле начинаешь сомневаться: то ли ты сошла с ума, то ли все вокруг.

- Вот я начала работать по удалёнке почти сразу же после родов, ещё сидя в декрете,  — заявила Лиза с такой гордостью, словно совершила подвиг. — И если бы ты действительно любила работу, то для тебя всё это вообще не было бы проблемой.

Я попыталась возразить, что любить и быть одержимой — это всё-таки не одно и то же. Всё хорошо в меру, и даже любимое хобби можно возненавидеть, если заниматься только им с утра до ночи 7 дней в неделю. Но меня не слушали, и, наконец, я упомянула про существование Трудового Кодекса.

- Давай не будем тут кодексами мериться! — огрызнулась Лиза и как раз тут-таки припомнила все эти мои несчастные двухминутные опоздания. Теперь стало понятно, почему их фиксировали с такой маниакальной дотошностью.

- Но я всё-таки считаю, что работать в выходные — это неправильно, и…

- Мне плевать, что ты считаешь! — грубо перебила Лиза, окончательно разъярившись.

И я окончательно убедилась, что здесь, как с террористами, переговоры бесполезны.

Ещё они пытались воззвать к моему чувству патриотизма относительно банка. Они приводили мне в пример свой самоотверженный, героический трудоголизм, пытались заразить энтузиазмом. Всё это напоминало трудовой ажиотаж СССР, не хватало разве что лозунгов: «Даёшь пятилетку за 4 года!», «Догоним и перегоним!», «В пору рабочую пашут и ночью!». Но сейчас это всё выглядело жалко и смешно, как пародия, и вызывало лишь недоумение. Вы серьёзно? В СССР призывали трудиться ради блага целой страны, ради прекрасного коммунистического будущего. А тут что? Лезть из кожи вон, разбиваться в лепёшку, жертвовать абсолютно всем — ради чего? Чтобы горстка олигархов во главе банка ещё больше обжиралась? О да, я просто мечтаю бросить всё на алтарь ради такой великой цели!

Но самое странное — то, что на всех остальных сотрудников эта нелепейшая агитация действовала! «Я сама виновата, что не успеваю в рабочее время, так что всё правильно, так и надо»,  — говорили они, и я была в шоке. Это же как надо ненавидеть себя, чтобы добровольно обрекать себя на такую жизнь, которую не пожелаешь и врагу! И они даже не понимали, что в этом, собственно, такого плохого. Я пыталась им объяснить, но напрасно — они даже не хотели слушать. «У нас здесь так принято. Те, кому не нравится, уходят.»

Ещё одна сотрудница гордилась своими переработками. Она работала в банке уже 12 лет и действительно испытывала что-то вроде патриотизма. Она с удовольствием вспоминала о том, что вместе с банком пережила тяжёлые времена, когда одна работала за шестерых. За столько лет она так глубоко привязалась к своему отделу, что готова снова работать хоть за семерых, если потребуется. Я могу представить её чувства, но всё же работать одной за семерых — это определённо перебор, как бы сильно я ни любила свою работу.

Итак, я стала работать быстрее и взялась в том числе за несрочные задачи, которые откладывала. Моя эффективность повысилась, но работать в выходные я по-прежнему не собиралась. И Лиза негодовала, что я продолжаю идти против системы. Моих успехов Лиза и [Н.] не замечали, зато из каждого мелкого недочёта раздували катастрофу, обвиняя меня во всех грехах.

Во время очередного сурового выговора из-за какого-то пустяка я вдруг спросила, а не подыскивают ли они мне замену. Оказалось, подыскивают! И работать здесь мне можно будет ровно до того самого дня, как они найдут человека и он сможет выйти — и ни дня больше. Переговоры, конечно же, бесполезны. И они предупредили меня только благодаря тому, что я спросила — а иначе я узнала об этом вообще неизвестно когда!

Я сразу же начала активно искать новую работу. Уйти на собеседование немного пораньше или прийти попозже, естественно, не разрешали. Зная, что в любом случае работать здесь мне осталось не больше полутора месяцев, я немного расслабилась: терять уже было нечего, ведь приговор был вынесен и не обсуждался.

Однажды сотрудники кадрового агентства позвали меня на собеседование в очень известную компанию — настолько крутую, что мне она всегда казалась недосягаемой. Кажется, ещё не перед одним собеседованием в жизни я так сильно не волновалась. Я всё-таки ещё раз попыталась отпроситься с работы пораньше — и зря. Я не успевала доделать задачу и пыталась договориться о том, что сейчас уйду на 15 минут раньше, а доделаю завтра утром. Лиза испепеляла меня взглядом, как врага народа. Она процедила сквозь зубы, что я совсем потеряла совесть и что она сделает так, чтобы меня в эту компанию не взяли. И Лиза ушла как раз на 15 минут раньше — ей, в отличие от всех остальных, было можно. А я в результате всё-таки успела доделать до конца рабочего дня задачу, и откладывать на утро ничего не пришлось. Я ушла вовремя и на собеседование, к счастью, успела.

На следующее утро я пришла на работу с чистой совестью и хорошим настроением. Я с порога радостно объявила, что всё сделала вчера — Лиза ничего не ответила. Мне, конечно, не хотелось лишний раз с ней разговаривать, но всё-таки я решила подойти к ней и извиниться за вчерашнее наглое поползновение уйти пораньше, не доделав. В итоге всё вчера успела, и теперь думала, что это извинение — чистая формальность. Но ответ Лизы меня огорошил, как ведро ледяной воды на голову.

– Я решила, что уволим тебя не тогда, когда кого-то найдём, а прямо сейчас.

[Н.] раболепно кивала. Переговоры были бесполезны.

Вот теперь терять точно было нечего, и я пошла ва-банк: наотрез отказалась писать заявление об уходе по собственному желанию. Лиза негодовала. Казалось, у неё из глаз вот-вот полетят искры. Она грозилась уволить меня по статье. И они выиграют суд: во-первых, официальные свидетельства о моих нарушениях (те самые несчастные двухминутные опоздания), во-вторых, у них есть связи среди юристов и вообще кто сильнее, тот и прав. Но я повторила, что добровольно увольняться в ближайшие дни не буду — пускай пытаются, если хотят. И гордо вышла из переговорной. В этот момент мне было очень страшно, но я решила не сдаваться, потому что считала это всё террором и беспределом.

Когда я снова встретилась с ними примерно через час, мне предложили компромисс: увольняться не в этот же день, а взять напоследок отпуск. Таким образом я могла формально числиться в банке ещё 3 недели, чтобы за это время найти работу и не портить свою трудовую репутацию подозрительным уходом в никуда. Я была благодарна им за такое решение, тем более что совмещать работу с поиском новой было тяжеловато. Итак, я написала заявление об увольнении через три недели, передала все свои задачи новым сотрудникам и ушла в отпуск, чтобы спокойно ходить по собеседованиям.

Три недели спустя я пришла в банк забрать документы и попрощаться. За это время успели взять на работу целых двух новых сотрудников. Одного из них я поймала в коридоре, когда никто не видел и не слышал, и предупредила о переработках, которые его здесь ждут. Он о них не знал и был мне благодарен.

Обходной лист мне делала сотрудница из соседнего отдела, и мы хорошо пообщались. У неё тоже были проблемы с начальством, и она даже немного завидовала мне, что я увольняюсь. Она рассказала, что Лиза выжила не меня одну и что от произвола руководителей страдают и во многих других отделах банка.

Ещё от неё я узнала, что [Н.] поливала меня грязью за глаза. «Увольняй эту побыстрее, чтобы её здесь не было»,  — брезгливо и раздражённо говорила она. Но, когда отдел торжественно прощался со мной, именно [Н.] произносила речь о том, какая я интересная, добрая, творческая, находчивая… Было забавно смотреть на её приклеенную улыбку, зная, что она только что говорила про меня. На прощание я обнялась со всеми, даже с Лизой. Я не держала на них зла.

В целом о работе в Хоум Кредите у меня останутся хорошие воспоминания. Несмотря на переработки и конфликты с начальством, плюсов всё же было больше: замечательный коллектив, интересные задачи, возможности для развития, корпоративная культура, уютный офис, выгодные условия по вкладам и другим продуктам банка. Но я категорически не рекомендую идти туда тем, кто, как и я, не готов к ненормированному графику и хочет сохранить баланс между рабочим и личным временем.